Неточные совпадения
Губернаторша, сказав два-три слова, наконец отошла с дочерью в другой конец залы к другим
гостям, а Чичиков все еще стоял неподвижно
на одном и том же месте, как человек, который весело вышел
на улицу, с тем чтобы прогуляться, с глазами, расположенными
глядеть на все, и вдруг неподвижно остановился, вспомнив, что он позабыл что-то и уж тогда глупее ничего не может быть такого человека: вмиг беззаботное выражение слетает с лица его; он силится припомнить, что позабыл он, — не платок ли? но платок в кармане; не деньги ли? но деньги тоже в кармане, все, кажется, при нем, а между тем какой-то неведомый дух шепчет ему в уши, что он позабыл что-то.
И ныне музу я впервые
На светский раут привожу;
На прелести ее степные
С ревнивой робостью
гляжу.
Сквозь тесный ряд аристократов,
Военных франтов, дипломатов
И гордых дам она скользит;
Вот села тихо и
глядит,
Любуясь шумной теснотою,
Мельканьем платьев и речей,
Явленьем медленным
гостейПеред хозяйкой молодою,
И темной рамою мужчин
Вкруг дам, как около картин.
Еще страшней, еще чуднее:
Вот рак верхом
на пауке,
Вот череп
на гусиной шее
Вертится в красном колпаке,
Вот мельница вприсядку пляшет
И крыльями трещит и машет;
Лай, хохот, пенье, свист и хлоп,
Людская молвь и конский топ!
Но что подумала Татьяна,
Когда узнала меж
гостейТого, кто мил и страшен ей,
Героя нашего романа!
Онегин за столом сидит
И в дверь украдкою
глядит.
— Неужели уж так плохо? Да ты, брат, нашего брата перещеголял, — прибавил он,
глядя на лохмотья Раскольникова. — Да садись же, устал небось! — и когда тот повалился
на клеенчатый турецкий диван, который был еще хуже его собственного, Разумихин разглядел вдруг, что
гость его болен.
Посредине комнаты стоял Денисов,
глядя в пол, сложив руки
на животе, медленно вертя большие пальцы; взглянув
на гостя, он тряхнул головой.
Она не ожидала
гостей, и когда Обломов пожелал ее видеть, она
на домашнее будничное платье накинула воскресную свою шаль, а голову прикрыла чепцом. Она вошла робко и остановилась,
глядя застенчиво
на Обломова.
Явился низенький человек, с умеренным брюшком, с белым лицом, румяными щеками и лысиной, которую с затылка, как бахрома, окружали черные густые волосы. Лысина была кругла, чиста и так лоснилась, как будто была выточена из слоновой кости. Лицо
гостя отличалось заботливо-внимательным ко всему,
на что он ни
глядел, выражением, сдержанностью во взгляде, умеренностью в улыбке и скромно-официальным приличием.
Она с нахмуренными бровями
глядела на всех
гостей. Обломов раза два даже соскучился и после обеда однажды взялся было за шляпу.
Бабушка немного успокоилась, что она пришла, но в то же время замечала, что Райский меняется в лице и старается не
глядеть на Веру. В первый раз в жизни, может быть, она проклинала
гостей. А они уселись за карты, будут пить чай, ужинать, а Викентьева уедет только завтра.
Гость раз-другой
глянул на Стебелькова; впрочем, и
на меня тоже.
С последним лучом солнца по высотам загорелись огни и нитями опоясали вершины холмов, унизали берега — словом, нельзя было нарочно зажечь иллюминации великолепнее в честь
гостей, какую японцы зажгли из страха, что вот сейчас, того
гляди,
гости нападут
на них.
Стали они промежду себя разговаривать, и чем больше купец
на своего
гостя глядит, тем больше у него сердце любовию к нему разжигается.
— Так по-людски не живут, — говорил старик отец, — она еще ребенок, образования не получила, никакого разговора, кроме самого обыкновенного, не понимает, а ты к ней с высокими мыслями пристаешь, молишься
на нее. Оттого и
глядите вы в разные стороны. Только уж что-то рано у вас нелады начались; не надо было ей позволять
гостей принимать.
Гость начал рассказывать между тем, как пан Данило, в час откровенной беседы, сказал ему: «
Гляди, брат Копрян: когда волею Божией не будет меня
на свете, возьми к себе жену, и пусть будет она твоею женою…»
«Она отойдет! — думали хлопцы,
глядя на нее. — Этот
гость вылечит ее! Она уже слушает, как разумная!»
Глядя на дочерей, Анфуса Гавриловна ругала про себя хитрого старичонка
гостя: не застань он их врасплох, не показала бы она Харитины, а бери из любых Серафиму или Агнию.
«Может, там кто-нибудь будет у них, до девяти часов, и она опять за меня боится, чтоб я чего при
гостях не накуролесил», — выдумал он наконец и опять стал нетерпеливо ждать вечера и
глядеть на часы.
Марья Дмитриевна опять до того смешалась, что даже выпрямилась и руки развела. Паншин пришел ей
на помощь и вступил в разговор с Лаврецким. Марья Дмитриевна успокоилась, опустилась
на спинку кресел и лишь изредка вставляла свое словечко; но при этом так жалостливо
глядела на своего
гостя, так значительно вздыхала и так уныло покачивала головой, что тот, наконец, не вытерпел и довольно резко спросил ее: здорова ли она?
— Пьяна, пьяна, — твердили,
глядя на нее, и хозяйка и
гости.
Пришел постоянный
гость, любовник Соньки Руль, который приходил почти ежедневно и целыми часами сидел около своей возлюбленной,
глядел на нее томными восточными глазами, вздыхал, млел и делал ей сцены за то, что она живет в публичном доме, что грешит против субботы, что ест трефное мясо и что отбилась от семьи и великой еврейской церкви.
— Итак, королева слушает эти речи, слушает музыку, но не
глядит ни
на кого из
гостей.
Гляжу на этого
гостя и думаю: «Вот бы мне отлично с ним со скуки поиграть».
Ему покажется, например, что вечером, при
гостях, она не довольно долго и нежно или часто
глядит на него, и он осматривается, как зверь, кругом, — и горе, если в это время около Юлии есть молодой человек, и даже не молодой, а просто человек, часто женщина, иногда — вещь.
Барон З. в это время беспрестанно подходил ко всем
гостям, которые собрались в гостиной,
глядя на суповую чашу, и с неизменно серьезным лицом говорил всем почти одно и то же: «Давайте, господа, выпьемте все по-студенчески круговую, брудершафт, а то у нас совсем нет товарищества в нашем курсе.
Я же разносил взятки смотрителю ярмарки и еще каким-то нужным людям, получая от них «разрешительные бумажки
на всякое беззаконие», как именовал хозяин эти документы. За все это я получил право дожидаться хозяев у двери,
на крыльце, когда они вечерами уходили в
гости. Это случалось не часто, но они возвращались домой после полуночи, и несколько часов я сидел
на площадке крыльца или
на куче бревен, против него,
глядя в окна квартиры моей дамы, жадно слушая веселый говор и музыку.
Авиновицкий высоко поднял альбом и сердито смотрел
на столпившихся
гостей. Рослый германец стал пробираться через толпу.
На него
глядели враждебно. Даже не давали дороги.
— Марта и Владя домой
на день едут, — сказала она, ласково
глядя сквозь дым своей папироски
на Передонова коричневыми глазами, — вот бы и вы с ними
погостить в деревне. За ними работник в тележке приехал.
Володин прохаживался по комнатам, тряс лбом, выпячивал губы и блеял.
Гости смеялись. Володин сел
на место, блаженно
глядя на всех, щуря глаза от удовольствия, и смеялся тоже бараньим, блеющим смехом.
А Максим почернел,
глядит на Ефима волком и молчит. Накануне того как пропасть, был Вася у неизвестной мне швеи Горюшиной, Ефим прибежал к ней, изругал её, затолкал и, говорят, зря всё: Максим её знает, женщина хотя и молодая, а скромная и думать про себя дурно не позволяет, хоть принимала и Васю и Максима. Но при этом у неё в
гостях попадья бывает, а к распутной женщине попадья не пошла бы.
Каратаев вел жизнь самобытную: большую часть лета проводил он, разъезжая в
гости по башкирским кочевьям и каждый день напиваясь допьяна кумысом; по-башкирски говорил, как башкирец; сидел верхом
на лошади и не слезал с нее по целым дням, как башкирец, даже ноги у него были колесом, как у башкирца; стрелял из лука, разбивая стрелой яйцо
на дальнем расстоянии, как истинный башкирец; остальное время года жил он в каком-то чулане с печью, прямо из сеней, целый день
глядел, высунувшись, в поднятое окошко, даже зимой в жестокие морозы, прикрытый ергаком, [Ергак (обл.) — тулуп из короткошерстных шкур (жеребячьих, сурочьих и т. п.), сшитый шерстью наружу.] насвистывая башкирские песни и попивая, от времени до времени целительный травник или ставленый башкирский мед.
На гостя из-под кучи этой рвани
глядело восковое отекшее лицо с мутным остановившимся взглядом, в котором едва теплилась последняя искра сознания.
— Ничего, хороший человек… — говорил Пантелей,
глядя на хутора. — Дай бог здоровья, славный господин… Варламов-то, Семен Александрыч…
На таких людях, брат, земля держится. Это верно… Петухи еще не поют, а он уж
на ногах… Другой бы спал или дома с
гостями тары-бары-растабары, а он целый день по степу… Кружится… Этот уж не упустит дела… Не-ет! Это молодчина…
Когда она успокоилась и привыкла к
гостям, Иван Иваныч пригласил ее поговорить наедине. Егорушка вышел в другую комнатку; тут стояла швейная машина,
на окне висела клетка со скворцом, и было так же много образов и цветов, как и в зале. Около машины неподвижно стояла какая-то девочка, загорелая, со щеками пухлыми, как у Тита, и в чистеньком ситцевом платьице. Она, не мигая,
глядела на Егорушку и, по-видимому, чувствовала себя очень неловко. Егорушка поглядел
на нее, помолчал и спросил...
У порога дома Егорушка увидел новую, роскошную коляску и пару черных лошадей.
На козлах сидел лакей в ливрее и с длинным хлыстом в руках. Провожать уезжающих вышел один только Соломон. Лицо его было напряжено от желания расхохотаться; он
глядел так, как будто с большим нетерпением ждал отъезда
гостей, чтобы вволю посмеяться над ними.
— Такие это распостылые господа, — жаловался мне
на днях один половой, — всех
гостей у нас распугали. Придет, станет посеред комнаты, жует бутерброд и все в одно место
глядит… Ну, промежду
гостей, известно, тревога: кто таков и по какой причине?
Г-жа Петицкая, разумеется, повиновалась ей, но вместе с тем сгорала сильным нетерпением узнать, объяснился ли Миклаков с княгиней или нет, и для этой цели она изобретала разные способы: пригласив
гостей после чаю сесть играть в карты, она приняла вид, что как будто бы совершенно погружена была в игру, а в это время одним глазом подсматривала, что переглядываются ли княгиня и Миклаков, и замечала, что они переглядывались; потом, по окончании пульки, Петицкая, как бы забыв приказание княгини, опять ушла из гостиной и сильнейшим образом хлопнула дверью в своей комнате, желая тем показать, что она затворилась там, между тем сама, спустя некоторое время, влезла
на свою кровать и стала
глядеть в нарочно сделанную в стене щелочку, из которой все было видно, что происходило в гостиной.
— Полно, брат! по-латыни-та говорить! Не об этом речь: я слыву хлебосолом, и надобно сегодня поддержать мою славу. Да что наши дамы не едут! Я разослал ко всем соседям приглашения: того и
гляди, станут наезжать
гости; одному мне не управиться, так сестра бы у меня похозяйничала. А уж
на будущей неделе я стал бы у нее хозяйничать, — прибавил Ижорской, потрепав по плечу Рославлева. — Что, брат, дождался, наконец? Ведь свадьба твоя решительно в воскресенье?
За обедом уселись следующим образом: m-me Мерова
на месте хозяйки, по правую руку ее Тюменев, а по левую Бегушев. Домна Осиповна села рядом с Хмуриным, а граф Хвостиков с Офонькиным. Сам Янсутский почти не садился и был в отчаянии, когда действительно уха оказалась несколько остывшею. Он каждого из
гостей своих,
глядя ему в рот, спрашивал...
Ольгу ждут в гостиной, Борис Петрович сердится; его
гость поминутно наливает себе в кружку и затягивает плясовую песню… наконец она взошла: в малиновом сарафане, с богатой повязкой; ее темная коса упадала между плечьми до половины спины; круглота, белизна ее шеи были удивительны; а маленькая ножка, показываясь по временам, обещала тайные совершенства, которых ищут молодые люди,
глядя на женщину как
на орудие своих удовольствий; впрочем маленькая ножка имеет еще другое значение, которое я бы открыл вам, если б не боялся слишком удалиться от своего рассказа.
Отчего же, наконец, этот приятель, вероятно недавний знакомый, и при первом визите, — потому что второго в таком случае уже не будет, и приятель другой раз не придет, — отчего сам приятель так конфузится, так костенеет, при всем своем остроумии (если только оно есть у него),
глядя на опрокинутое лицо хозяина, который, в свою очередь, уже совсем успел потеряться и сбиться с последнего толка после исполинских, но тщетных усилий разгладить и упестрить разговор, показать, и с своей стороны, знание светскости, тоже заговорить о прекрасном поле и хоть такою покорностию понравиться бедному, не туда попавшему человеку, который ошибкою пришел к нему в
гости?
— Ну, присядьте — вон там
на стульчике, будьте
гости, — промолвил Харлов, а сам опустился
на диван и словно задремал, закрыл глаза, засопел даже. Я молча
глядел на него и не мог довольно надивиться: гора — да и полно! Он вдруг встрепенулся.
В ней также помещалось несколько человек
гостей: приходский священник с своей попадьей, которые тихо, но с заметным удовольствием разговаривали между собою, как будто бы для этого им решительно не было дома времени; потом жена станового пристава, которой, кажется, было очень неловко в застегнутом платье; гувернантка Уситковой в терновом капоте [В терновом капоте — в капоте, сшитом из тонкой шерстяной, с примесью пуха, ткани — терно.] и с огромным ридикюлем, собственно, назначенным не для ношения платка, а для собирания
на всех праздниках яблок, конфет и других сладких благодатей, съедаемых после в продолжение недели, и, наконец, молодой письмоводитель предводителя, напомаженный и завитой, который с большим вниманием
глядел сквозь стекло во внутренность стоявших близ него столовых часов: ему ужасно хотелось открыть: отчего это маятник беспрестанно шевелится.
Барышни с своей стороны не
глядели более ни
на Павла, ни
на его собеседника, а разговаривали громко о недавно бывшем маскараде
на французском языке, что они всегда делали в укор невежественным
гостям Феоктисты Саввишны.
Множество народа всякого звания наполнило двор, множество
гостей приехало
на похороны, длинные столы расставлены были по двору; кутья, наливки, пироги покрывали их кучами;
гости говорили, плакали,
глядели на покойницу, рассуждали о ее качествах, смотрели
на него, — но он сам
на все это
глядел странно.
Гость, тоже весьма редко выезжавший из своей деревни, часто с значительным видом и таинственным выражением лица выводил свои догадки и рассказывал, что француз тайно согласился с англичанином выпустить опять
на Россию Бонапарта, или просто рассказывал о предстоящей войне, и тогда Афанасий Иванович часто говорил, как будто не
глядя на Пульхерию Ивановну...
Несмотря
на вчерашнюю встречу, Вельчанинов и представить не мог, что этот человек когда-нибудь опять зайдет к нему, и был так озадачен, что
глядел на него и не знал, что сказать. Но Павел Павлович распорядился сам, поздоровался и уселся
на том же самом стуле,
на котором сидел три недели назад в последнее свое посещение. Вельчанинову вдруг особенно ярко припомнилось то посещение. Беспокойно и с отвращением смотрел он
на гостя.
Гости ели и,
глядя на Дымова, думали: «В самом деле, славный малый», но скоро забывали о нем и продолжали говорить о театре, музыке и живописи.
И через час ему приносит
Записку грязную лакей.
Что это? чудо! Нынче просит
К себе
на вистик казначей,
Он именинник — будут
гости…
От удивления и злости
Чуть не задохся наш герой.
Уж не обман ли тут какой?
Весь день проводит он в волненье.
Настал и вечер наконец.
Глядит в окно: каков хитрец —
Дом полон, что за освещенье!
А всё засунуть — или нет? —
В карман
на случай пистолет.
Смагин вернулся от генерала как раз к обеду.
Гости, конечно, знали о его секретном поручении, и когда Тарас Ермилыч, встретив его, вернулся в столовую с веселым видом, все вздохнули свободнее: тучу пронесло мороком. Хозяин сразу повеселел,
глянул на всех соколом и шепнул Савелию...
Горячо тебя полюблю, все, как теперь, любить буду, и за то полюблю, что душа твоя чистая, светлая, насквозь видна; за то, что как я взглянула впервой
на тебя, так тотчас опознала, что ты моего дома
гость, желанный
гость и недаром к нам напросился; за то полюблю, что, когда
глядишь, твои глаза любят и про сердце твое говорят, и когда скажут что, так я тотчас же обо всем, что ни есть в тебе, знаю, и за то тебе жизнь отдать хочется
на твою любовь, добрую волюшку, затем, что сладко быть и рабыней тому, чье сердце нашла… да жизнь-то моя не моя, а чужая, и волюшка связана!